Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

Спрятаться негде

Нина Агишева, Московские новости, 2.04.2004

Первое, на что обращаешь внимание в спектакле Сергея Женовача, — отсутствие Дома. Того самого знаменитого Дома Турбиных, он же дом Булгаковых на Андреевском спуске в Киеве, где семья русских интеллигентов в 1918 году пыталась противостоять хаосу и бедам сломавшейся в одночасье жизни. Дело ведь не в кремовых шторах и не в платке-абажуре — дело в том, о чем писал в связи с пьесой друг Булгакова Павел Попов: «Что сильней, чем смерть и рок? Сладкий Анковский пирог…» Пирог как символ определенного уклада жизни, где уют и чистая скатерть неотделимы от чести, порядочности, верности долгу. В новой мхатовской постановке нет ни пирога, ни штор, ни дома-крепости — спрятаться здесь негде. Художник Александр Боровский придумал не слишком удобное для актеров и режиссера оформление: основание сцены поднято по диагонали, вздыблено, в левом углу в немыслимой тесноте, будто сваленные в одну кучу, стоят часы, трюмо, стол и пианино, справа — пустое пространство, а в центре на фонарном столбе висит знаменитый платок-абажур. В романе и пьесе не сдергивать его с домашнего торшера означало не бежать с тонущего корабля: здесь его подвесили высоко-высоко, на плацу, и он освещает массовые сцены, в которых юнкеров играют солдаты настоящего военного батальона.

Благодаря такому решению весь первый акт проходит внизу слева, Турбины и их гости буквально натыкаются друг на друга. Зрители поначалу с опаской присматриваются к телезвездам Константину Хабенскому — Алексею Турбину и Михаилу Пореченкову — Мышлаевскому и сразу принимают Лариосика — Александра Семчева. Последнее назначение вызвало много разговоров: неюный Семчев, активно снимающийся в рекламе, — «мальчуган», «молодой человек» из Житомира? Но актерская природа Семчева такова, что он с равным успехом и в абсолютно мхатовской манере может играть и Афанасия Ивановича из «Старосветских помещиков», и кузена из Житомира Лариосика. У его героев нет возраста и даже пола — это удивительные странные существа, наделенные столь нежным сердцем, что им нелегко приспособиться к реальности. Можно добавить, что смешной Лариосик единственный воплощает породу и манеры человека старого, разрушаемого навсегда мира, он ведет здесь не столько комическую, сколько лирическую тему — при том, что интонации актеров, играющих Турбиных, очень уж современны.

В сущности, участь любого спектакля на сцене Художественного определяет одно простое обстоятельство: есть в нем живые люди или нет, есть то, что Павел Марков называл «раскрытием внутренних судеб человека», или налицо одно лишь высказывание режиссера, часто путаное и абстрактное. Ученик Петра Фоменко Сергей Женовач как никто умеет работать с актерами, что он блистательно доказал и в фоменковской студии, и в театре на Малой Бронной, где его период — лучший в этих стенах после Эфроса, и в Малом театре, корифеи которого вдруг заиграли в его спектаклях без всяких штампов. Нечто подобное происходит и в «Днях Турбиных»: если в первом акте молодая публика в основном восторженно реагирует на то, как ее кумир Пореченков в роли Мышлаевского пьет водку, то во втором она затихает. Сцена в гимназии, когда командир дивизиона Алексей Турбин распускает юнкеров, потому что умирать не за что: «Я вас в драку не поведу. Народ не с нами», — сыграна Хабенским и Пореченковым трагически сильно. Два офицера, жизнью рисковавших за Россию в Первой мировой, оказались Россией преданы и брошены: видно, что Алексею Турбину этого позора и краха не пережить, и случайный осколок, от которого он погибает в пьесе, — это знак судьбы, а Мышлаевский с его трезвым пониманием обстановки выживет и даже будет служить новой власти, хотя он «за большевиков, но против коммунистов». Сцена завершается утробным воплем Николки (удачная работа дебютанта Ивана Жидкова): «Командира убили!»

Еще в старом МХАТе мучительно работали над финалом. Прошло два месяца со дня гибели Алексея, и Турбины собираются у елки, на появлении которой особенно настаивал Булгаков. Потому что гетман, Петлюра, большевики — ничто перед вечной обновляемостью жизни, перед тем, что каждый Новый год люди собираются у елки и пьют шампанское. Об этом же говорит Мышлаевский: есть некие неотменимые вещи, и Россия всегда будет Россией, даже под большевиками, и стол, даже если его поставить вверх ногами, не перестанет быть столом, а потом наступит время, когда он опять встанет на ноги. Надо лишь терпеть и ждать — эта чеховская мысль вызывает в новом спектакле аплодисменты зала. В последней сцене солируют Елена — Наталья Рогожкина и Шервинский — Анатолий Белый. Рыжая, действительно «светлая и золотая» Елена соглашается выйти замуж за Шервинского не потому, что она его любит, а потому, что «надо жить» — и мы услышим ангелов, и мы увидим небо в алмазах — очень пригодилось в спектакле чеховское собрание сочинений, бережно завернутое Лариосиком в рубашку. И вот искалеченный Николка поет, и озлобленный Мышлаевский говорит о новой России, и улыбается Елена, потерявшая обожаемого брата и бросившая недостойного мужа, и все выходят на балкон — а там то ли салют, то ли опять идет бой, и им, пережившим все самое страшное, это в сущности уже и не так важно.

Театр сегодня свободен от иллюзий: Някрошюс ставит «Вишневый сад» без сада, Женовач — «Дни Турбиных» без дома. Последние внешние крепости пали, и человек может рассчитывать только на самого себя. В каком-то смысле все мы живем сегодня в доме на плацу, в доме, который в любую минуту может взлететь на воздух, и тогда абажур и вправду легко повиснет на фонарном столбе. Что противопоставить этому? Только эфемерное чудо жизни — хотя бы на один миг, когда все собрались у елки. О хрупкости этого чуда — новый спектакль Художественного театра.

Досье МН

В 1925 году Булгаков получил предложение от двух крупнейших театров страны — МХАТа и Театра имени Вахтангова — инсценировать свой роман «Белая гвардия». Он принял предложение Художественного театра и в июне-сентябре 1925 года написал текст первой (всего их было три) редакции пьесы. 5 октября 1926 года началась долгая и драматическая (в 1929-м постановка была запрещена и возобновлена лишь в начале 1932 года) жизнь «Дней Турбиных» на сцене МХАТа. Первый спектакль поставил Илья Судаков. В историю театра вошли Н. Хмелев — Турбин, Б. Добронравов — Мышлаевский, В. Соколова — Елена, М. Яншин — Лариосик, М. Прудкин — Шервинский. 

До 1941 года спектакль прошел 987 раз. Известно, что Сталин смотрел его 14 раз. Нынешняя постановка «Дней Турбиных» во МХАТе — четвертая по счету.