Художественное руководство и дирекцияРуслан Кулухов Владимир Хабалов Ляйсан Мишарина Наталья Перегудова Сергей Шишков Вячеслав Авдеев Константин Шихалев Творческая частьРепертуарная частьНаталья Беднова Олеся Сурина Виктория Иванова Наталья Марукова Людмила Калеушева МедиацентрАнастасия Казьмина Дарья Зиновьева Александра Машукова Татьяна Казакова Наталья Бойко Екатерина Цветкова Олег Черноус Алексей Шемятовский Служба главного администратораСветлана Бугаева Анна Исупова Илья Колязин Дмитрий Ежаков Дмитрий Прокофьев Отдел проектной и гастрольной деятельностиАнастасия Абрамова Инна Сачкова Музыкальная частьОрганизационный отделОтдел кадровАнна Корчагина Отдел по правовой работеЕвгений Зубов Надежда Мотовилова Финансово-экономическое управлениеАльфия Васенина Ирина Ерина Елена Гусева Административно-хозяйственный отделМарина Щипакова Татьяна Елисеева Екатерина Капустина Сергей Суханов Людмила Бродская ЗдравпунктТатьяна Филиппова | АНАТОЛИЙ СМЕЛЯНСКИЙ: МЫ ПРОШЛИ УРОВЕНЬ КРИКАНаталия Каминская, Культура, 20.06.2002 С 23 мая по 4 июня в Москве прошел 1-й фестиваль «Новая драма». А сегодня он на 8 дней переместился в Нижний Новгород. «Новая драма» — беспрецедентная по важности для современного театра акция, призванная хотя бы в первом приближении прояснить, каков новый театральный язык, какие явления жизни исследует новая сцена и каковы актерско-режиссерские методы их воплощения. Фестиваль включал 3 программы: конкурсная (спектакли по новым пьесам, написанным на русском языке), международная (спектакли по иностранным пьесам) и "off' (экспериментальные постановки, читки новых пьес, проект «Документальный театр»). Наш разговор с председателем жюри фестиваля, доктором искусствоведения, ректором Школы-студии МХАТа Анатолием СМЕЛЯНСКИМ начался с вопроса:— Смогла ли эта «Новая драма» объять необъятное и хоть как-то прояснить картину? — Мне кажется, что в массе нынешних тусовок, акций, презентаций и награждений этот фестиваль, пожалуй, очень существенная для современного театра затея. По самому простому определению: театр задыхается без новой пьесы. Как ее ни называй (Немирович называл «боевая пьеса») — без нее сцена не жива. «Боевая пьеса» может быть и коммерческой, и авангардной, и документальной — какой угодно. Лишь бы проводилась драматургическая разведка в области нынешней жизни. Так что идея фестиваля носилась в воздухе. Она осуществилась при помощи трех учредителей: МХАТа им. Чехова, ассоциации «Золотая Маска», центра «Документальная сцена». И при поддержке Министерства культуры РФ. Художественный театр вошел в это дело тремя своими площадками, дал ему свое имя, свое пространство. Как к нему ни относись, но флюиды исторической памяти витают в его стенах. Этот театр родился под знаком современной пьесы: все-таки на занавесе не «Царь Федор Иоаннович», а «Чайка». «Новая драма» созрела в рекордные сроки. Но все это было подготовлено тем, что последние годы творится в «Любимовке» с ее драматургической лабораторией, в центре «Документальный театр», на уровне международных связей, например, с лондонским «Роял Кортом». Тем, что накоплено «Золотой Маской», конечно же, дающей определенную картину современной российской сцены. Несомненно, у нас самих к фестивалю масса претензий, в особенности по вопросам отбора. Был, например, спор: надо ли привозить пьесу Н. Птушкиной? Она не нуждается в рекламе, является одним из самых коммерческих авторов. Между прочим, было и заметно, что на этом фестивале, собравшем в основном профессиональную публику (критиков, режиссеров, актеров, студентов) пьеса Птушкиной «не проходит». Она из другой «игры». Ведь «Новая драма» явно не рассчитана на широкого зрителя. И не надо этого бояться. Я бы по этому поводу вспомнил Маяковского, который заметил, что есть поэты для читателей, а есть поэты для поэтов. «Новая драма» —фестиваль, если хотите, внутритеатральный. Он нужен тем, кто непосредственно делает театр. Он не должен быть двухнедельным мероприятием. Он может и должен стать венцом года и собирать своих профессиональных «болельщиков». — Вы как председатель жюри ежедневно смотрели спектакли… —13 вечеров! — Неужели это были 13 вечеров «чернухи»? И как у вас после этого с психическим здоровьем? — Ну не так все это страшно. «Пластилин», например. Пьеса решена режиссером К. Серебренниковым как бы обратными средствами. Пьеса, конечно, очень мрачная, болевая. Надо было превратить ее в азартно-театральную игру, иначе было бы невозможно смотреть. Но ведь Серебренников — не первый. Способом театрального хулиганства или при помощи ритуального театра решить кровоточащую пьесу —это ведь еще Додин проделал с калединским «Стройбатом» в «Гаудеамусе». Так театр пытается проглотить «микстуру жизни». Микстура довольно противная. Что ж, вот московская элита и получила представление о том, что происходит в России. — Вы думаете, «Новая драма» действительно отражает реалии? Или моду на подобное отражение реалий? — Не знаю! Но давайте вспомним «Федру» в постановке Роберта Вудрова, которую играли у нас американские студенты из Гарварда. Это будет пострашнее всей нашей «чернухи». У нас еще под рукой отговорки — мол, среда заела, социальные условия плохи. Но в США — другие условия. Однако венцом этой пьесы Сарры Кейн (она покончила самоубийством в 23 года) является проклятие Богу: “Fuck you, God! ”. И это сделано на таком надрыве, который перекрывает отчаяние героев нашего «Пластилина». —А вы не думаете, что таким образом благополучные молодые люди, пишущие для театра, просто получают недостающие им острые ощущения? — Может, и так. Но я этого не боюсь. Это какая-то проба грунта… Понимаете, когда в кране долго нет воды, потом некоторое время льется ржавая вода… — Что-то долго она льется… — Видимо, за 10 лет свободы еще не насытились. Потом, надо же понять и признать, что первоначальное осознание мира, как у Треплева, так и у наших молодых, часто происходит в виде болевого крика, шока. В этом, если хотите, органическое для молодого человека ощущение несовершенства жизни. Помню себя 11-летнего. Мы жили в Нижнем Новгороде, в ужасном районе. Чтобы дойти до троллейбуса, нужно было отмахать 800 метров по вязкой глине. Я хорошо помню этот первый момент подросткового осознания мерзости жизни. Я сам себе тогда внушал, что должен на всю жизнь запомнить и эту глину, и грязь непролазную как образ жизни, ее предлагаемых обстоятельств. Первое прозрение, первопонимание всегда шоковое. Это как крик при родах. Но это и радостное одновременно ощущение: значит, работают чувство и мысль. Значит, я могу об этом подумать. Это, как у Блока: «Узнаю тебя, жизнь…» — И все же, были для вас лично на фестивале такие пьесы и спектакли, которые вы сами «узнали» и «приняли»? — «Узнал» и «принял» спектакль «Пластилин», в котором слились голоса режиссера и автора, слились не в один голос, но в сложное многоголосие. Ведь, пьеса не предполагала такого режиссерского хода, который тут предложен. Это соавторство современного театра и для такого фестиваля как «Новая драма» такое соавторство дороже всего. В слиянии со-авторских, со-творческих голосов и рождается новая драма. Возьмите того же М. Угарова с пьесой"Облом off'. Жюри признало эту пьесу лучшей на фестивале. Казалось бы, инсценировка классического романа, но это совсем не так. Это умная, тонкая, я бы сказал, элегантная пьеса, которая единит старый роман с нашей жизнью. И тут уже не ржавая вода, а живой источник открыт. Так же в свое время он был открыт Людмилой Петрушевской. Прекрасно, что был показан «Московский хор». Спектакль Малого драматического вместе с Петрушевской предъявили мощную и никуда не исчезнувшую традицию русского театра. Сложнейшая психологическая вязь и небезделушечная истинная гипертеатральность. А какие мощные актерские работы! Такой спектакль дает всему фестивалю особое измерение: есть на что оглянуться. Я не противопоставляю работу Додина тому, что было на фестивале, напротив, объединяю, сопоставляю их. Это те естественные рамки, в которых должен развиваться национальный театр. И я не знаю, с какой стороны приходит новое слово, просто надо быть начеку, вот и все. — Значит, надо «перебеситься» с тем, что имеем? — Конечно! Знаете, для меня в какой-то мере завершающим моментом был «сюжет из жизни». Болельщики-вандалы! В Камергерском переулке сидели милые люди, беседовали о театре, о чернушных пьесах. А в этот момент рядом бежали настоящие чернушники и колотили витрины. — Вот это сюжет! Из жизни параллельных миров. Скажите, а есть ощущение, что в нашей и западной драматургии идут общие процессы? — По большому счету, да. Только то, что началось, к примеру, в Англии или США, у нас происходит 40 лет спустя. Даже эта проклятая чисто словесная свобода. Кеннет Тайнен, знаменитый английский критик и завлит Национального театра при Лоренсе Оливье, гордился тем, что первым в живом эфире Би-би-си произнес слово “fuck”. Тогда это был шок. Этот же Кеннет Тайнен продюсировал знаменитый мюзикл «О, Калькутта». Только недостаток образования не позволяет русскому театральному человеку обнаружить в названии оглушительный второй смысл. По-французски это означает: о, какая у тебя задница! На фестивале «Новой драмы» таких местных «калькутт» было предостаточно, но кроме смеха это ничего уже не вызывает. Детская болезнь затянувшегося переживания свободы. — Но это «игры» на уровне непечатных слов. — Нет. На уровне непечатной жизни. Сейчас уже целые области бытия перестают быть откровением, а еще не так давно они были закрыты для театра. Так называемый чат «голубых» по Интернету, скандальная пьеса, написанная заключенной (все это было в рамках фестиваля, его нон-стоп читок современной драмы). Возможно, кто-то скажет, что все это мы уже видели, и подобно Аркадиной вопросит про серу, которая пахнет. Но если не быть Арка-диной, а понимать и сочувствовать тому, что рождается сегодня в нашем театре, то можно сказать иное. И новая драма и новый театр познают сами себя. Работает пока первая часть блоковской формулы: «Узнаю тебя, жизнь». Скоро наступит и вторая — «Принимаю»! Ну, а что касается третьей — «Приветствую звоном щита», — до этого еще далеко! | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
