Евгений Гришковец перестал быть идиотом

Глеб Ситковский, Столичная, 8.10.2003
Фраза «Евгений Гришковец поставил спектакль во МХАТе» звучит внушительно. Ведь еще вчера никто и подумать не мог о сопряжении имени этого стеснительного человечка в очках с гордым особняком в Камергерском. Нынче все поменялось: самый маргинальный персонаж нашего театра осваивает одну из главных сцен страны. Премьера гришковцовской «Осады» прошла вчера во МХАТе на Малой сцене.
Пробормотав несколько вежливых слов перед началом представления, Гришковец стушевался и затерялся где-то между зрителями. Вообще-то, в дальнейшем он намеревается играть в своем спектакле маленькую бессловесную роль Икара-неудачника, но на премьере выступал другой актер. По сцене же расхаживало как минимум пятеро Гришковцов и, подражая сбивчивой манере поедателя собак, говорили о войне.
 — А вот еще была такая история, — мечтательно начинает Ветеран (Сергей Угрюмов) свою длительную беседу с Салагой (Павел Ващилин). Историй у парня масса, но все они подозрительно напоминают «Легенды и мифы Древней Греции». Был, дескать, у них в армии такой пацан здоровый по кличке Бубнила, и вот он как-то одному деду помог его конюшню от навоза почистить — перегородил русло реки, и вода смыла все нечистоты. Вместо Геракла — Бубнила, вместо Одиссея — Хитрый, а где-то рядом Ахилл, который держится за пятку. Пересказать древний миф об осаде Трои «своими словами» — задачка увлекательная и для Гришковца, в общем, не новая. Прием «я тут давеча прочел одну книжку и хочу теперь вам о ней рассказать» был опробован им в спектакле «По По» (страшилки Эдгара По, освоенные с помощью бытовой интонации, звучат, оказывается, преуморительно) и в «Дредноутах». В последнем спектакле Гришковец просто листал перед нами альбомчик, посвященный морским битвам Первой мировой, и восхищался бессмысленностью всякой войны. Осада Трои, как и любая осада в любой войне, представляется ему столь же величественной.
Гришковец умеет поставить научное знание на службу театру и занимается, если угодно, поп-философией. До сей поры он существовал в нашем театре то ли на положении мудреца, то ли на положении идиота в архаическом смысле этого слова — идиотом в Древней Греции называли человека частного, отдельного, ни к кому не примыкающего. Но долго оставаться идиотом, по всей видимости, сложновато, и Гришковец чем дальше тем больше начинает вписываться в театральный истеблишмент и использовать средства традиционной сцены, которые еще вчера так яро отрицал. Зря он это, честное слово.