Что тот солдат, что этот

Елена Ямпольская, Русский курьер, 10.10.2003
Нет в России драматурга, с которым возились бы больше, чем с Евгением Гришковцом. Так повелось еще во времена страшного драматургического голода, но и теперь, когда молодые пьесописцы повылезали как грибы после дождя, первая любовь не заржавела. Гришковец — это счастливый Егорка из зощенковского рассказа: и мастер с ним за руку здоровается, и начальник артели мимоходом по плечу хлопает, и критики, в обычное время ядовитые, как кобры, приходят за кулисы нежно поцеловать автора после премьеры.
Принадлежа к лагерю скептиков, я очень долго полагала, что Гришковец — он вообще-то на овец. А на какого-нибудь нового Гришковца будет сам овца. Однако «Осада» меня приятно поразила. Это же не чистый поток авторского сознания, где лелеется всякая капля, даже та, которую смело можно выплеснуть за ворота. Гришковец впервые, по-моему, показал себя настоящим, в классическом смысле слова, драматургом — то есть расколупал уютный кокон собственного «я», оглянулся окрест, и душа его чужими страданиями уязвлена стала.
Стиль «милитари», спустившийся в народ с высоких подиумов, заодно форсировал и сцену, став в нынешнем сезоне театральным пред-а-порте. И там, и здесь он смотрится превосходно. Кондовый камуфляж уже не в моде — сегодня актуальны карманы на коленях шелковых брючек и кружева цвета хаки. Именно такое кружево сплел Гришковец. Получилось красиво, стильно и очень современно.
Поначалу, правда, «осада» кажется скучноватой — в силу своей статичности. Сидят двое, друг к другу лицом, к залу профилем, и один из них — Ветеран (Сергей Угрюмов), безостановочно треплется, а другой — Юноша (Павел Ващилин), вежливо слушает. Текст Ветерана старательно стилизован под речь обычного среднерусского мужика, а когда обычный среднерусский мужик берется философствовать — это испытание не для эстетов и литературных гурманов. Тут тебе и скупая слеза, и проникновенная физия, и крепко сжатый кулак, и назидательный палец в небо? На ветеранских репликах густо паразитирует междометие «вот»: я, вот, сразу, вот, вот понял?
Вот такие вот они — простые, вот, бесхитростные мужчины. Говорят они, блин, плохо, зато, блин, долг свой исполняют хорошо?
Главный мужской долг — воевать. И чем примитивнее натура, тем легче с этой грязной, но почетной обязанностью смириться. Дед воевал, отец воевал, и я пойду и сына своего отправлю. Ну а в избытке знания, как известно, много скорби: стоит только задуматься, и сразу понимаешь, какая нелепая, глупая, противоестественная штука — война.
Площадку, заметенную сухим листопадом резаной бумаги, делят с Ветераном и Юношей трое воинов. Предположительно древнегреческих. Во всяком случае сразу всплывает в памяти «бессонница, Гомер, тугие паруса». Первый воин (Андрей Смоляков) — прямой, непоколебимый и косноязычный, как столб. Второй (Валерий Трошин) — пылкий и страстный, с гипертрофированным чувством вышеуказанного долга. А Третий (Александр Усов) — мелкий, щуплый, чересчур умный. Считается в отряде внутренней оппозицией. Патологическому чувству товарищества противопоставляет крайний индивидуализм. Тщетно пытается объяснить «ребятам», что его инакость (как любая инакость вообще) от него не зависит и ему не принадлежит. 
Все трое — в шерстяных шлемах, с деревянными кинжалами, яркие, обаятельные, очень смешные — сыграны великолепно. В «Осаде», как вы уже поняли, преобладают актеры «Табакерки». Маленький «подвал» осадил махину МХАТа, и крепость явно сдается на милость победителя?
Богиня смерти приносит стрелу и передает ее Второму воину из рук в руки, а нас вдруг остро пронзает: с этой секунды в списках живущих он уже не числится. Хотя только что бередил нам душу особенностями эпистолярной окопной лирики («чем больше я буду убивать, тем скорее я к тебе приду»), и выходил в круг, исполняя невероятно комичный танец маленьких лебедей с саблями.
После его гибели маленький пацифист все-таки склоняет своего тупого начальника к переговорам с осажденным врагом. Но учиться толерантности так же трудно, как учиться воевать. Пока что рупорная дипломатия сводится к великолепному ляпу: «Откройте ворота и на коленях — с миром — идите к нам».
Ничего — терпение, терпение и еще раз терпение. Может быть, через тысячу, через десять тысяч попыток Первый воин научится думать и разговаривать по-человечески. Главное — чтобы маленький не сдавался.
Идею терпения у Гришковца воплощает седьмой персонаж — Икар (Максим Какосов). Такой плотненький очкарик, типичный советский инженер, с расчерченными кальками и бамбуковым скелетом крыльев. Икар-то когда с обрыва сиганул? Вспомнить страшно. А первый раз человек полетел по-настоящему? В 1903 году от Рождества Христова. Терпение, терпение, терпение. И труд.
Мужики во все времена одинаковы. В каждом из них живет пацан, вечно тянущий свою чумазую лапку к оружию. Сначала к деревянному, потом к настоящему. Гришковец не берется утверждать, что это плохо. Насколько я поняла, из его спектакля следует, что у мужчины должна быть какая-то сила: воли, духа, разума. На худой конец — сила силы.
? Набегают друг на друга фанерные волны, бьются лоскутные язычки пламени, на одинокой рее поднят бумажный флаг, а Ветеран травит Юноше армейские мифы про то, как стойла от навоза чистили, камень ради шутки на гору закатывали и деревянного коня под стенами противника сооружали. Молодой скептик особого энтузиазма не проявляет, не заискивает «скажите, дядя, ведь недаром?», и злится втихомолку, и жаждет поскорее слинять. Но и его проймет в конце концов эта простейшая триединая мужская истина — терпение, труд, долг. Может быть, в свое время он даже не откосит от армии. Главный военком Москвы должен направить в адрес МХАТа письменную благодарность за улучшение результатов осеннего призыва?