Режиссеры | Кирилл Серебренников: «Сейчас время вездесущих»Маргарита Удовиченко, Финанс, 2.10.2006 Интервью. В понедельник в «Современнике» сыграют премьеру спектакля «Антоний и Клеопатра. Версия». Совместный проект театра и фестиваля «Черешневый лес» явно будет будоражить умы. Режиссер постановки Кирилл Серебренников размышляет о пагубности страсти и непростой жизни современного художника.— Кирилл, почему вы решили несколько месяцев своей жизни потратить на эту историю? — Я никогда не ставил спектакли о природе страсти. Раньше меня интересовали социальные вопросы или концепции, здесь же главное — противостояние мужского и женского. Страсть всегда опасна и гибельна. Надо перестать ею любоваться — это кокетство. «Мы все такие герои Достоевского, мы живем страстями». Ничего хорошего в этом нет. Для этого и придумана цивилизация, чтобы ограждать человека, регламентировать его низовые энергии, бездумные проявления. Страсть — это что-то без разума и без зрения. Мы подразумеваем, что это высшее проявление любви. Отнюдь. Это стихия. И она убийственна. Человек не должен переставать себя контролировать. Если это происходит на территории страсти, обязательно случится катастрофа. — Но «Антоний и Клеопатра» еще и о противостоянии Востока и Запада? — В спектакле мы говорим о том, что никакого конфликта двух цивилизаций нет, что это выдумка. Просто двоичное, черно-белое мышление — свои, враги, хорошие, плохие — насаждается извне. Потому что кому-то выгодно. К этому примитиву очень часто скатываются стайные настроения, отношения. А ведь без одного невозможно другое. Мир рухнет не от войны между Востоком и Западом, а от человеческой глупости, от того, что люди забывают про разум, забывают про долг. Придаются страстям и мешающим эмоциям. Про это Шекспир и писал. — Вы ставите собственную версию шекспировской трагедии, созданную вместе с драматургом Олегом Богаевым. Классический вариант устарел? — В классическом варианте пьеса шла бы четыре часа. Ее даже до конца прочитать трудно — невозможно продраться через слова. Последний перевод, который сделал Осия Сорока, получше, более внятный, но все равно пьеса тяжеловата. Почему захотел поставить именно ее? Увидел там внутри какую-то другую историю. Предложил Олегу Богаеву поработать над этим материалом, и мы за год сочинили другую вещь. Делать это было чрезвычайно интересно: еще бы - переписывать Шекспира! — Сложнее работать с современными текстами или хрестоматийными? — С современными. К ним нет приспособлений, готовых отмычек, нет штампов, наработок, удобных клише. Трудно что-то делать с нуля. Хотя, наверное, это и есть режиссерская работа. Вообще это понятие в современном театре мутирует. Режиссура в классическом понимании — какая-то узковатая келья. Сейчас же постановщик должен владеть синтетическим знанием — разбираться в сценографии, костюмах, кино, музыке. Быть современным художником. Тем и интересен театр и искусство вообще, что все открыто и ты можешь делать что-то непривычное. — В столице вы начинали со спектаклей в Центре драматургии и режиссуры, сейчас в основном ставите в МХТ и «Современнике». Рьяно молодеющие театральные «монстры» вам ближе? — Поменялась ситуация. Когда я начинал у Алексея Казанцева, только там работали молодые артисты и ставились современные талантливые пьесы. Остальные театры оккупировала «старая гвардия», и там шел сплошной Чехов. Сейчас молодые актеры, начинавшие в Центре драматургии, работают на подмостках МХТ. Все смешалось. Уже не считается новацией, когда на сцене главных театров страны звучит ненормативная лексика, появляются обнаженные тела. Этим никого не удивишь. Это естественно. Понятия авангарда и андеграунда стерлись? А в театрах-«монстрах» работать хорошо, потому что у них развитая инфраструктура. Но и там я старюсь делать «неудобные» вещи. Точно знаю, что спектакль «Антоний и Клеопатра» несвойственен театру «Современник». — Легенды ходят о том, как перед премьерой вы и актеры сутками не покидаете репетиционный зал. Каким должен быть артист, чтобы идеально подходить режиссеру Серебренникову? — Я не люблю иждивенцев. Мне интересно работать, когда есть сплоченная команда людей, которые очень хотят сделать этот спектакль, которые постоянно только про это думают. Как, наверное, каждый режиссер, люблю творческих людей. Важно, чтобы от артиста шел ответный импульс, чтобы был обмен чувствами, чтобы было нескучно и было одно понимание мира. На «Антонии?» от меня впервые в жизни «пачками» уходили актеры, говоря: «Я не могу делать те вещи, о которых вы просите». Хотя ничего особенного я не просил, просто эта история сама по себе кровавая, откровенная, очень резкая. Ее нельзя делать стыдливо и кокетливо. Шекспир — бесстыдный автор. Настолько он все обнажает. — В июне вышла ваша дебютная лента «Изображая жертву» и сразу же получила главный приз на «Кинотавре», причем в очень сильном конкурсе. Успех был неожиданным? — Абсолютно. Мы делали «непроходную» ленту, делали все, что может не понравиться — там сюжет про убийцу, сцена странного секса с голыми артистами, пространный матерный монолог. Мы даже не подозревали, что получим прокатное удостоверение. А уж тем более Гран-при «Кинотавра». После показа на фестивале я со спокойной совестью уехал в Лондон, не дожидаясь церемонии закрытия. Гулял по музею, когда мне позвонили и сообщили весть. Было очень приятно. Но когда я узнал, что мы фигурировали в шорт-листе российских фильмов, выставляемых на «Оскар», думал, умру от смеха. Этого же не может быть. Потому что мы не формат. Формат — это то, что привычно, принято, удобно, что хорошо продается, это каналы ОРТ и РТР. Искусство всегда за гранью, оно должно быть неудобным. — История братьев Пресняковых от спектакля к фильму видоизменилась, выросла. Вам так не кажется? — В картине — другая тема потому, что возник другой герой. В спектакле основной персонаж намеренно сделан человеком без свойств. В фильме же, напротив, очень яркий, современный герой, который всеми силами пытается скрыть то, что он смертельно боится жизни. Боится вылезти в этот мир. — Для вас была важна прокатная судьба фильма? — Я знал, что он мало соберет, потому что у нас не было денег на рекламу. Была лишь скромная спонсорская помощь. По сравнению с теми рекламными бюджетами, которые тратятся на кино сегодня, это было ничто. Я не знаю итоговую цифру кинотеатральных сборов. Но знаю, что фильм хорошо продается на DVD. Картина так недорого снята, что, думаю, в результате она окупилась. — Вы ставите драматические спектакли, оперы, снимаете кино, сериалы. Очень многое успеваете. Вас даже называют вездесущим? Как вы все проекты и дела «упаковываете» в жизнь? — Сейчас время вездесущих людей. Все, кто может, работают на трех работах. Я всегда говорю: в сутках 24 часа, жизнь — понятие круглосуточное. Регулярно отдыхать точно не получается. Летом я первый раз в жизни отдыхал — путешествовал два месяца. Был во Франции, Италии, Монголии. В пустыне Гоби. Это было самое сильное впечатление, пожалуй. Что-то невероятное? Организованный ли я? Да, но в этом нет чего-то экстраординарного. Уверен, все люди, читающие ваш журнал, живут в обнимку с органайзером, знают, что будут делать завтра в 9, что послезавтра в 11. По-другому сегодня нельзя. Нельзя впадать в запои, нельзя подводить партнеров, срывать проекты, быть необязательным. Творческие муки муками, но я не могу опоздать на репетицию, потому что от меня зависит множество людей. Если я подписываю контракт, в нужный срок я должен выпустить премьеру. Может, меня так часто приглашают еще и потому, что я никогда не срываю сроков. — Востребованный художник в России может быть финансово независимым? — Думаю, да. Я сейчас зарабатываю такое количество денег, которое позволяет мне жить достойно. Есть вкусную пищу, покупать хорошую одежду, путешествовать, помогать родителям я могу. Не могу купить в Москве ту квартиру, которая мне нужна. Потому что это какие-то фантастические сотни тысяч долларов. Я не знаю, где они должны браться. | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
