Режиссеры

В огонь и в воду

Григорий Заславский, Независимая газета, 19.04.2007
Едва прошла премьера, спектакль «Трусы» — совместное детище Центра драматургии и режиссуры и Театра.doc — вошел в десятку лучших спектаклей сезона. Режиссер Елена Невежина, надо отдать ей должное, немало потрудилась не только над пьесой белорусского автора Павла Пряжко — какое-то время пришлось потратить на поиск площадки. В данном случае спор между продюсерским и авторским театром разрешился в пользу художника, то есть режиссера.

 — Лена, сперва была сделана читка, теперь наконец вышел спектакль. Что в этой пьесе во время читки тебе было непонятно?

 — Во время читки трудно уловить атмосферу, все-таки мне хотелось, чтобы сложился спектакль, чтобы пьеса жила.

 — А что именно зацепило? Я знаю людей, у которых одно упоминание о том, что персонажи изъясняются при помощи нескольких слов, матерных слов, вызывает уже неприятие, даже слышать не хотят… Есть ли у тебя какие-то аргументы в пользу пьесы для таких, к слову, часто уважаемых взрослых людей?

 — Какие могут быть аргументы для таких людей?! Там же герои, которые просто обязаны разговаривать на таком языке, которые просто не умеют говорить на другом. И такое количество мата, такой плотный его поток в какой-то момент просто переходит в литературный язык, становится нормой. Его уже не воспринимаешь как мат или ругательства, воспринимаешь просто как часть речи. Я так скажу: иногда одно сказанное слово звучит ярче, чем такое обилие в речи наших героев. А потом, честно говоря, мат ведь бывает единственной возможностью что-то такое сказать, о чем никакими другими словами уже не скажешь. Думая про нашу сегодняшнюю жизнь, понимаешь, что без мата и не обойдешься.

 — А если говорить о каких-то прямых, кривых, легато — связях, которые можно от одного спектакля протянуть к другому? В «Трусах», этой «новой драме», которую трудно вообразить на какой-то другой, академической площадке, есть что-то такое, что связывает новый спектакль с твоими же работами по Достоевскому, Хармсу? Очевидно, больше всего здесь от Хармса?

 — Ну Достоевским здесь тоже попахивает. История маленького человека, который вдруг решается на радикальные поступки, — она тоже здесь присутствует. Героиня Нина — такой вот маленький человек, правда, в женском обличье, хотя, мне кажется, здесь много традиций можно накопать. Даже Булгакова можно приплести при большом желании. 

 — Героиня коллекционирует трусы, но ради этих трусов готова идти на костер. Я читал и думал почему-то: героиня ведь никакая не фетишистка?

 — Нет, конечно.

 — И не коллекционер?

 — Нет, она просто выбирает для себя то, что ей кажется самым правильным. Но, конечно, тут есть лукавство автора по поводу того, что она собирает нижнее белье. Она выбирает то самое интимное, ту последнюю вещь, которая остается на нас при обнажении, грубо говоря, последнюю степень защиты. И одновременно это действительно очень красиво, это может быть и за полюсом пошлости и одновременно — красивости. Все может сосредоточится в одной вещи. «Нас…ли — нас рвали», а с другой стороны — заслужи нас по-человечески, если хочешь нас поносить. Конечно, здесь такая игра есть. Странная.

 — Думаю, работая над такой пьесой, неминуемо думаешь о трусах. Уж прости за любопытство, трусы здесь важны или нет?

 — Думала, конечно. Та замечательная коллекция трусов, которая вывешена у нас на сцене, была куплена в одном из магазинов, который мы даже думали сделать спонсором. А потом отказались от этой идеи. Я с таким большим удовольствием ходила и выбирала трусы, как не делала никогда в жизни. Знаешь, я всерьез думала — думала о том, как кто-то, как наша героиня, мог за это пойти на костер. Ведь в конце концов не важно, что за идея, если ради нее человек готов идти на костер?! Важно, наверное, что у человека есть такая решимость.

 — Получается такая героика нашего времени… Я же, признаюсь, воспринял пьесу как средневековый миракль. То есть в ней есть отпечаток старинной трагедии, в которой действует хор женщин, и средневековой истории. ..