Режиссеры | Ностальгия по позапрошломуЕлена Ямпольская, Известия, 1.10.2007 Юбилейный вечер пройдет в Театральном центре на Страстном. До этого, в полдень, на доме N 9 по Тверской улице, где Ефремов жил с 1983 года и где 24 мая 2000-го его не стало, откроют мемориальную доску.В российском театральном мире не существовало, наверное, фигуры более противоречивой, чем Олег Ефремов. О нем говорили много, и слова эти по преимуществу были правдой, и правда эта зачастую оказывалась горькой. Жизнь свою — в последние годы тяжкую, как гиря, больной Ефремов тянул один. И ответственность, возлагаемую на него со всех сторон, тоже нес в гордом одиночестве. Подобно Борису Годунову, последнему герою, сыгранному им на сцене в Камергерском, он был осуждаем за многие грехи и считался причиной самых разных бедствий. Чеховский МХАТ, который разваливался, спивался и вымирал буквально на глазах у публики, называли достойным детищем Ефремова. Была ли во всем этом справедливость? Да. Да. Да. Правду надо говорить даже в дни юбилеев. Можно ли упрекать в происходившем только Ефремова? Нет. Ни в коем случае. Вокруг него неплохо жила и сытно кормилась армия соратников, но они прятались в тень, а Ефремов всегда оставался в круге света, под прицелом критических взглядов и критических перьев. Потому что он - по причине внутреннего благородства — прятаться не умел. Просто в голову не приходило. Мое женское поколение не застало Ефремова — героя-любовника. Но мы слышали, конечно, что в свое время ему без боя сдавались лучшие актрисы, звезды (это для других они блистали алмазными гранями, а для Ефремова были глиной в руках). Причем дамы все настолько разные, что сказать «он предпочитал вот такой типаж», абсолютно невозможно. Трудно поверить, что один человек способен поочередно влюбиться в Лилию Толмачеву, Анастасию Вертинскую, Аллу Покровскую, Нину Дорошину, Лену Майорову и тэ дэ. Надо быть Ефремовым, чтобы видеть внутренним оком и улавливать общее там, где нормальные люди не находят ни капли сходства. Спасибо, что есть на свете кинематограф, — ведь мое поколение театральных зрителей не застало большого актера Ефремова. До сих пор с неловкостью вспоминаю, как он выходил в роли Годунова, которого играть ему не следовало, который достался ему вынужденно — и постановки бы вполне хватило. Как подхватывал полы золотого одеяния, показывая высохшие тонкие ноги. А сцену смерти проводил настолько натуралистично — партнеры холодели от ужаса: не дай Бог, действительно того… Мое поколение театроведов — последнее и достаточно зловредное в жизни Ефремова, как я теперь понимаю, — знало, что спектакли, поставленные Олегом Николаевичем, не все, но многие, когда-то сотрясали театральную Москву. Круги от этих потрясений расходились по стране, и люди, попадавшие в столицу, мечтали не только прошерстить магазины, но еще и попасть в «Современник». Или — после 1970 года — во МХАТ. Однако нас мало трогали три довольно великовозрастные сестры и тот же «Годунов», а последнее режиссерское фиаско Ефремов, увы, потерпел после смерти — когда из уважения к его памяти решили довести до премьеры незаконченного «Сирано де Бержерака». На «доводчиков» грех свалить не удалось — не они занимались распределением, не они назначили Виктора Гвоздицкого и Полину Медведеву на роли яростного гасконца и красавицы Роксаны. Спектакль с треском провалился и вскоре был снят — именно из уважения к памяти бывшего худрука. Сегодня, когда нет на свете не только Ефремова, но и Гвоздицкого, мы начинаем понимать, что актеров — как и женщин — Ефремов оценивал особым взглядом. Публике казалось: не годится категорически. А он умел в тихом интеллигенте найти родство с бродягой и бретером. Потому что оба шли поперек течения. Сирано был одним из любимейших героев Ефремова. Фактически его «родственником». И по упорной поперечности существования. И по огню в крови. Рассказывают, как на гастролях в Ташкенте Ефремов по гостиничной стене лез в номер Вертинской, декламируя при этом монолог де Бержерака. Какой? Вот этот, наверное: «Что я тебе скажу? Все то… все то… все то, / Чем озарен мой ум, чем сердце залито!.. / Я все в тебе люблю! Я счастлив, вспоминая / Твой всякий жест пустой и каждую из фраз! / Я помню, год назад, двенадцатого мая, / Переменила ты прическу первый раз…» Таким же - внешне инородным, но внутренне близким — приходился Ефремову царь Борис. На 100-летии Художественного театра, в октябре 1998-го, Олег Николаевич стоял на сцене в шапке Мономаха. И мог сказать залу: «Уж тридцать лет я царствую во МХАТе, но счастья нет…». Олег Ефремов, слегка запутавшийся в женщинах и детях, Олег Ефремов, страдавший самым распространенным недугом русского мужика, тот, кто создал «Современник» и оставил его (почему бы прямо не сказать «бросил»?), принял главную имперскую труппу, а спустя 17 лет поделил ее с Татьяной Дорониной… Многие видят в Ефремове созидателя, Творца, но многие ведь — Герострата. И все-таки, если вдуматься, ни сусальная слава, ни скандальная слава Ефремовым в полной мере не заслужены. Строило, разрушало, возрождало Время, а он был среди избранных в помощники. Среди тех, кого сначала превозносили, потом проклинали, а они просто делали свое дело — помогали Времени. Как Михаил Горбачев, верность которому Ефремов хранил до собственного конца, то есть ненормально долго. Ефремов, подобно Горбачеву, символизирует даже не вчерашний, а позавчерашний день. В этом нет ничего обидного. Напротив, ностальгия по позапрошлому равняется ностальгии по последним романтическим временам — в истории России вообще и российского театра в частности. Наше поколение было современниками Ефремова недолго. Каким он остался в нашей памяти? …Лето 1995 года. Саратов. МХАТ, гастролирующий вниз по Волге, живет на теплоходе. Жизнь эта полнится очаровательными подробностями, вообще-то мало предназначенными для взглядов юной журналистки. Средь бела дня жена народного артиста застает мужа с девочкой-гримершей и лупит его в коридоре чем ни попадя… Молодежь рано утром садится за карты и встает только к спектаклю. А художественного руководителя («куроводителя» — шутили тогдашние мхатовцы) на всякий случай запирают в каюте — чтобы не пришлось отменять «Бориса Годунова». Было? Было. Зачем вспоминать? Да затем, что и это тоже — Ефремов. … Одна из немногих для меня встреч с Олегом Николаевичем — в его мхатовском кабинете. Поразительное ощущение простоты, теплоты, какой-то отеческой нежности. «А что, — сказал тогда Ефремов, — надо бы объединить вокруг Художественного театра молодую театральную критику. Создать что-то вроде клуба. Собирались бы здесь, пили чай, обсуждали спектакли… Возьметесь организовать?». Молодую критику, которая постепенно перестала быть молодой, объединил вокруг МХАТа следующий худрук — Олег Табаков. А еще привел театр в порядок — в материальном и моральном отношении. Пресек пьянку. Наладил активную жизнь. Изъял из названия слово «академический». Да мало ли… Ефремов и Табаков — сложная пара. Их пытались столкнуть лбами при жизни Ефремова и возвели чуть ли не в статус антагонистов после его смерти. А никакого антагонизма, насколько я понимаю, не было. Были трагедия одного и достойно подставленное плечо другого. …Наконец, я помню душное лето 1999-го. Подмосковное Мелихово. В чеховских интерьерах записывают «Мою жизнь» — читает Олег Ефремов. Несколько дней подряд, по 12 часов в сутки. Распахнутые в сад окна свежести не добавляют, лишь немножко рассеивают жар софитов. Двадцать метров — от крыльца до крыльца — Олег Николаевич мог преодолеть только в автомобиле. Жил он в то время в обнимку с кислородной подушкой. Практически ничего не ел, доводя до отчаяния директора музея-заповедника Юрия Бычкова. Однако съемочный день проводил при полном параде — в пиджаке, в строгих туфлях. После получасового примерно настроя оживал взгляд, голос укреплялся на бархатистых низах, откуда-то появлялась улыбка. Сквозь прозрачное, бессильное, почти не имевшее веса тело светилась чеховская душа… К концу сезона 1999/2000 врачи пообещали Ефремову еще полгода жизни. Он - настоящий мужик — не просто не был парализован этой информацией, но радовался, что успеет закончить «Сирано». Не успел. Финал, грянувший 24 мая 2000 года, был предсказуем, однако вызвал искренние слезы у очень разных людей. Выстоял без Олега Ефремова «Современник». Процветает в его отсутствие МХТ. Не опустела без Ефремова театральная земля — на земле не протолкнуться. И все-таки в сердцах наших его — со всеми ошибками и слабостями — никому не потеснить. А он все летит, и ему дарят звезды свою нежность… | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
