МХТ им. А. П. Чехова: На графских развалинах

Дней за десять до премьеры посетила «своевременная» мысль — братья Пресняковы не так просты, чтобы состряпать банальную инсценировку. А потому надо набраться мужества и перечитать полузабытый и не слишком любимый роман Толстого «Воскресение». Что и было сделано. Причем каждая перевернутая страница озадачивала: ну и что сегодня усмотрели модные и ультрасовременные братья-филологи в этом классическом, но тяжеловесном тексте с его весьма неоднозначной для нынешних реалий проблематикой. Потому как утверждаться во всепрощении, подставлять левую щеку после правой и смиренно повторять: «не судите да не судимы будете» сегодня ну никак не получается. А хочется сделать совсем даже наоборот.

Потом выяснилось, что не сами Пресняковы этой идеей загорелись, но послушно выполнили заказ Театра п/р О. Табакова. И сделали это так, что в который раз безоговорочно убедили не только в своем таланте, но прежде всего в способности услышать время и достойно ему ответить. Нет, они вовсе не сочинили «Воскресение-XXI», но представили виртуозную реакцию на его сегодняшнее прочтение. Так что и сам граф Лев Николаевич оказался «под судом» времени, а полуфарсовые «приговоры» вывернули наизнанку страдания и метания князя Нехлюдова, а заодно поставили на уши весь графский идейно-психологический надрыв.

Достойным соавтором братьев Пресняковых стал питерский режиссер Юрий Бутусов, решивший «Воскресение. Супер» в жанре трагифарса, порой смахивающего на комикс с чередой резко меняющих свою тональность и настрой эпизодов. Кое-какие приемы, правда, не новы, вроде глобального сценического дурдома — театральная психушка давно стала едва ли не общим местом. Но в данной ситуации она весьма кстати. Да и сценография Николая Симонова дает четкий визуальный настрой: черный мрак задника разрезает огромная дверь, со скрипом открывающаяся в светло-дымное «никуда». Туда же ведет высокая лестница (уже не раз кочевавшая по сценам). Табуретки, столы, кровать в углу, в другом — школьная доска, на которой Нехлюдов (Виталий Егоров) будет мелком вычерчивать схемы своих поступков.

«Россия — страна чистых хлебопашцев», — вещает князь Корчагин (Сергей Беляев). Черта с два. Эта Россия — чистая «палата № 6» с соответствующими обитателями, бьющимися в замкнутом круге. Здесь перепутаны прошлое, настоящее и будущее, и никто не знает, в какую сторону бежать. Нехлюдов — Егоров кажется городским сумасшедшим, коим себя и объявляет, с некоторым, впрочем, сомнением. Сомнение это рождает надежду на его частичную вменяемость. Абсолютное впечатление того, что наш Нехлюдов роман Толстого читал, им озадачился и пытается как-то среагировать на свою же собственную историю. То, что для него это «история», тоже понятно вполне. В прологе к действу он, безумный художник с ворохом кистей, зажатых между пальцами, созывает громадную массовку из персонажей-видений, дабы запечатлеть на картине нечто из прошлого. И эпизоды прошлого живо материализуются. Вот массовка с флажками, граблями и прочим инвентарем наперевес затевает пасхальный крестный ход. Вот юная крестьянка в алом сарафане, представляющаяся Катюшей (Лина Миримская), целует уродливого калеку (Михаил Хомяков), а вот уже Нехлюдов инстинктивно тянется к ней и тащит к кровати в углу.

Эта череда бликующих, наплывающих друг на друга видений, заполнит сцену вплоть до финала. И гротескные персонажи, почти клоуны, мало напомнят об озабоченных героях Толстого, «политических» и «уголовных». Как вам, например, свихнувшийся Актер, зарезавший жену с младенцем из-за неудовлетворенных амбиций? Или некто, возлюбивший гармошку, как самого себя, да и шарахнувший ею по голове недовольную супругу. Сама Маслова — Миримская тоже не более чем плод больной памяти, бредовое видение, меняющее оболочку и ее содержимое, но сохраняющая безжизненный кукольный голосок. То «каторжная б?», грубо кидающаяся на Нехлюдова, то потупившая очи страдалица, готовая разжалобить кого угодно.

Живых, а не идейно-навязанных эмоций маловато и в оригинале. Бутусов же, следуя законам жанра, в спектакле избавляется от них почти полностью. Но это «почти» обретает вес цену, потому что любая человеческая «изюминка», отыскавшаяся в грубом фарсовом пироге, бьет точно в цель. И львиная доля этих «изюминок», безусловно, подсыпана Виталием Егоровым. Его Нехлюдов попадает не в реалистически-жизненные обстоятельства, замешанные на сегодняшнем мироощущении. Играть же одну лишь оценку и реакцию все же недостаточно. Потому как проблемы покаяния и человеческого «воскресения» — суть вечные, как к ним ни относись.

«Кем вы все меня представляете?» — то и дело отчаянно восклицает персонаж Егорова. И вправду — кем? Юродивым? Героем? Сумасшедшим? Вспомните, кстати, тех придуманных Пресняковыми персонажей, которых новый Нехлюдов вынужден спасать и защищать. К чести действительно суперартиста Виталия Егорова однозначного ответа не найдешь. Он - и то, и другое, и третье. И еще безнадежно одинокий человек, единственный, которому во все времена не дано вырваться за вышеупомянутую дверь. В игре Егорова сполна самоиронии, сарказма и столько же искренней непосредственности другого «идиота», которого он тоже играет на сцене Табакерки.

А в общем-то «Воскресение. Супер» — это еще одна удача Табакерки, которых, впрочем, в последних сезонах здесь немало. Удача сколь эстетическая, столь и общественно полезная, современная и своевременная. Дающая безжалостно-острую оценку времени и нашего с вами в нем пребывания. Но не погружающая в безысходность.

АФИША	БИЛЕТЫ	СПЕКТАКЛИ
ТРУППА	ИСТОРИЯ	КОНТАКТЫ