Артисты труппы

Артисты, занятые в спектаклях МХТ

Российский «Псих» потряс даже автора

Наталия Колесова, Вечерний клуб, 28.11.1995
Премьера в Театре под руководством Олега Табакова выпущена режиссером Андреем Житинкиным, известным своим неординарным прочтением запретных или хотя бы скандальных тем. Самый шокирующий его спектакль — «Игра в жмурики» М. Волохова, самый неожиданный — «Мой бедный Марат» А. Арбузова. На этот раз выбор режиссера пал на роман Александра Минчина «Псих».

Нетрудно догадаться, что речь в одноименном спектакле идет об обитателях сумасшедшего дома. «Псих» — это русский вариант «Полета над гнездом кукушки» эпохи застоя, младший сын «Палаты № 6» и брат «Вальпургиевой ночи» Венедикта Ерофеева. Жизнь изгоев, тайных революционеров и ниспровергателей, интеллектуальных маргиналов и одиночек, обреченных и балансирующих «бездны мрачной на краю» с беззаботной улыбкой смертников, — это совершенно особая, цельная и независимая тема отечественного театра. Сказать в ней свое свежее слово — задача не из легких, учитывая бесспорные достижения недавнего прошлого — «Палату № 6» Юрия Еремина в ЦАТСА, «Вальпургиеву ночь» Валерия Беляковича в Театре на Юго-Западе, великолепный фильм с Джеком Николсоном.

Спектакль Андрея Житинкина, выдержанный в жестком энергетическом ритме сменяющих друг друга эпизодов, привлекает ярко выраженным игровым началом и неизменным ощущением затягивающего ужаса, происходящего на фоне веселого безумия психиатрической лечебницы. Тонкое ощущение соразмерности актерской свободы и материализованного кошмара в огромной степени зависит от чутья и вкуса исполнителей. В этом у режиссера подобралась отличная команда: Саша, главный герой «Психа», в исполнении Сергея Безрукова (лауреата премии «Московский дебют»); элегантная врач-убийца, с присущим ей гротеском сыгранная Евдокией Германовой; друг и коллега по лечебнице, виртуоз джаза в больничных условиях, талантливо воплощенный приглашенным из «Ленкома» Сергеем Чонишвили.

Среди актеров спектакля «Псих», рассказывающего о студенте, легкомысленно переступившем порог психушки, чтобы получить «академку» и заняться на досуге литературным творчеством, по праву лидирует Сергей Безруков. Актер, дебютировавший в «Последних» (постановка А. Шапиро в Театре Табакова) и сыгравший теперь роль Есенина в спектакле Театра Ермоловой «Жизнь моя, иль ты приснилась мне» (в полном и абсолютном отрыве от литературного монтажа постановки), может стать одним из лидеров молодого театрального поколения. Излучаемые им свет и безграничное обаяние, удивительным образом передающиеся от актера персонажу, становятся точнейшими и ярчайшими характеристиками героя. Саша, неуклонно погружающийся в бездну быта психушки, шаг за шагом теряющий уверенность в обретении свободы, внимающий историям обитателей лечебницы, физически меняется на глазах. Из светлого, остроумного мальчика, дважды «из любопытства» вскрывшего себе вены, герой превращается в загнанного беглеца — заикающегося, бессонного, держащегося лишь из гордости и остатков самоуважения. 

В мире лечебницы, выстроенном в геометрической чистоте художником Андреем Шаровым, происходят события комические и ужасные: своеобразные дискотеки, джем-сейшены, обходы, лечение электрошоком, самоубийства, насилия, совращения, романы. Справедливости ради стоит сказать, что по глубине, многоплановости, захватывающему дух веселому трагизму «Псих» уступает «Вальпургиевой ночи». Разница, правда, в том, что герой Венедикта Ерофеева — бунтарь и ниспровергатель, альте-эго поколения диссидентов, а герой Александра Минчина — наивный и бескомпромиссный юноша, противостоящий обстоятельствам.

Страстное желание вырваться за пределы тюрьмы, на которую он обрек себя сам, и способность сохранить чистоту сердца позволили герою Сергея Безрукова продержаться «до освобождения». Но стремление к свободе — сквозь борьбу, отчаяние, любовь и бесконечную стойкость — оказалось единственным порывом, на который хватило сил его измученной душе. Ожидание свободы в рискованном балансировании на грани разума и безумия вылилось в полное опустошение. Естественным и потрясающим финалом спектакля, его последней мизансценой стал тогда опрокинувшийся стул, выбитый из-под ног повесившегося.

Сам автор романа, прибывший на премьеру, был взволнован до сердечной боли, помешавшей ему сказать хоть что-то актерам, в чью плоть и кровь вошел его роман.